Сын погибшего четыре года назад главы ДНР об отце, превратностях судьбы и желании вернуться на Родину.

Сегодняшнее поколение донбасских детей разучилось играть. И разучилось мечтать. Сергею Захарченко, сыну легендарного главы ДНР, очень хочется помочь им вернуть детство — эксклюзивное интервью сына о своем отце Александре Захарченко, об обстоятельствах его гибели и общей ситуации на Донбассе.

Он сидел в углу чердака, крепко обхватив руками голову, и с удивлением наблюдал, как крыша превращается в решето, через которое темноту разрезают тонкие солнечные лучики. Один лучик, второй, третий… шестой, седьмой. Красиво. Но почему так мучительно гудит голова, будто это и не голова вовсе, а металлический рельс, по которому шарахнули чем-то тяжелым. Таким он запомнил 26 мая 2014 года — день, когда вооруженные силы Украины начали обстреливать донецкий международный аэропорт.
А это воспоминания четырехлетней давности, когда 31 августа 2018 года в кафе «Сепар» прогремел взрыв, унесший жизнь главы самопровозглашенной Донецкой народной республики Александра Захарченко. В кафе в это время находился его сын с девушкой и ее мамой. «Нас вдруг потащила какая-то неведомая сила. Юлька вылетела в окно, мою будущую тещу швырнуло на пол, а меня оглушило так, что на несколько мгновений я перестал видеть и слышать, — память постоянно возвращает его в тот трагический вечер. — Не знаю, откуда у хрупкой Юли взялись силы, но она за считанные минуты выволокла нас с ее мамой через разбитое окно на улицу».
Сейчас Сергею 25 лет. Он старший из четырех сыновей легендарного Александра Захарченко, Бати, как до сих пор называют его в ДНР. Последние семь лет Сергей вместе с семьей живет в Москве. Работает специалистом-аналитиком в ветеранской организации «Боевое братство» и делает первые шаги в политике. Молодой человек редко общается с журналистами, но для нас время нашел. Может быть, потому что не ждет подвоха от провинциального СМИ. Или потому, что Пензенская область не раз помогала жителям ДНР. А в Пензе по инициативе главы нашего региона Олега Мельниченко появились улицы Александра Захарченко и Героев Донбасса.

Без обид
— Сергей, на днях в Донбассе торжественно открыли легендарный мемориал «Саур-Могила», который в 2014 году разрушили украинские нацики. Теперь там снова пылает Вечный огонь. В честь этого события у подножия монумента прошел концерт, на котором присутствовало много гостей. Все очень тепло отзывались о вашем отце. Не было, наверное, только вас. Не расскажете, почему?
— Все до банальности просто: меня не пригласили. А я хорошо воспитан, без приглашения в гости не прихожу. Но не подумайте, что меня гложет обида. Открытие мемориала на Саур-Могиле — очень масштабное мероприятие, в котором участвовало огромное количество людей. Скорее всего, его организаторы опасались, что мое присутствие может вызвать ряд провокаций. В такой ситуации обеспечить безопасность зрителей и артистов гораздо сложнее, потому я прекрасно понимаю организаторов концерта. Настанет время, и я обязательно вернусь на Родину.
— Когда вы были в Донецке последний раз?
— Года полтора назад. До этого бывал довольно часто, но из-за пандемии и в силу некоторых других причин было принято решение пока туда не ездить.

Отцовское напутствие
— Я знаю, что вы учились в Москве и до сих пор там живете. Вы советовались с отцом при выборе профессии?
— Батя мне всегда повторял: поступай так, как считаешь нужным, ни на кого не оглядывайся. Иди своей дорогой. Каждая твоя ошибка, каждая набитая шишка или маленький успех будут уникальным опытом, который впоследствии поможет тебе стать настоящим профессионалом и просто достойным человеком. Думаю, что я буду следовать этому отцовскому наставлению всю свою жизнь.
А тогда, будучи подростком, я хотел стать железнодорожником. Очень уж романтичной мне казалась эта профессия, и в то же время нужной. Но потом, когда отец возглавил ДНР, и я увидел, сколько он для нее делает и как работает по 24 часа в сутки, я понял, что хочу быть рядом. Хочу стать ему не только другом, но и соратником в политической борьбе. А для этого требовалось соответствующее образование и хорошие знания. Так выбор пал на Российскую академию народного хозяйства и государственной службы, которая находится в Москве. Я выбрал факультет зарубежного регионоведения с дальнейшей специализацией на европейских странах. В академию я поступил за три года до гибели отца, в 2015 году, и на все праздники и каникулы приезжал в Донецк.
— Интересно, ваши одногруппники и педагоги знали, чей вы сын? И не накладывало ли это знание отпечаток на общение?
— Совершенно не накладывало. О том, что мой отец — глава самопровозглашенной Донецкой народной республики, было известно декану, нескольким педагогам и моим самым близким друзьям. Но они особо об этом не распространялись. Не знаю, в шутку или нет, но меня ассоциировали со скандально известным однофамильцем. Я часто слышал вопрос: «Ты правда сын полковника Захарченко, который свистнул 22 миллиона?» Отшучивался, как мог.
О том, кто на самом деле мой папа, все узнали после его гибели, когда в академию на мое имя пришла повестка с вызовом в Следственный комитет РФ. Педагоги переполошились: никто не понимал, чем я мог заинтересовать СК. Пришлось рассекречиваться.

Трагический вечер
— В одном из интервью вы говорили, что дико злились на отца и его команду за то, что они допустили покушение, в результате которого республика лишилась главы, а четыре сына — папы. Вы до сих пор испытываете злость?
— Сложный вопрос… Скорее да, чем нет, хотя боль слегка притупилась. Я много анализировал, думал, мысленно возвращался в тот трагический день. Пытался понять, почему профессиональная охрана, которая всегда была начеку, вдруг потеряла бдительность. Почему Батя не почувствовал опасность, хотя у него была отличная интуиция. И как получилось, что в кафе «Сепар» его ждала взрывчатка, хотя поначалу он туда ехать не собирался. После тренировки по ножевому бою, на которой Батя общался с молодежью, он решил поужинать со своими соратниками в «Артемиде» — ресторане на окраине Донецка. Но потом его планы изменились. Отец сел за руль бронированного «Лексуса». Он часто сам водил машину и даже охране не сообщал, куда они все вместе едут. Так было и в этот раз.
Кортеж из пяти автомобилей, на двух из которых была установлена система «Пелена», подавляющая сотовую связь и радиочастоты, сначала подъехал к кафе «Сан Сити». Но там не оказалось места для парковки, и только тогда отец решил заехать в «Сепар». Так получилось, что в тот вечер мы с Юлей и ее мамой тоже ужинали в этом кафе. Я сидел спиной ко входу и не видел, как вошел отец. Но я понял, что он приехал, по количеству машин, появившихся на парковке. Первым моим порывом было встать и подойти поздороваться. То же самое хотела сделать и моя будущая теща. Но Юля нас удержала. Потом она пыталась объяснить самой себе, почему ей вдруг показалось, что это не самый подходящий момент для приветствия. Мы задержались, а через несколько секунд прогремел взрыв… Юлька спасла нам жизни. А я несколько дней пролежал в больнице с контузией.
Вспоминать это мучительно больно. Юля, которая видела лицо Бати в момент гибели, говорит, что он улыбался. В какой-то момент мне стало невыносимо от этих воспоминаний, и я принял выбор отца.
— Что вы имеете в виду?
— Встав во главе самопровозглашенной Донецкой народной республики, Батя понимал, на что идет. Мы нечасто общались, но в течение его последнего года жизни он трижды сказал мне, что его скоро убьют. Я пытался отвлечь отца от этих мыслей, говорил, что он просто обязан погулять на свадьбах своих четверых сыновей и воспитать кучу внуков. Батя улыбался, но глаза его были грустными.
— Вы никогда не скрывали, что до определенного момента у вас складывались с отцом довольно непростые отношения. Это потому, что он когда-то ушел из семьи и оставил троих сыновей?
— Нет, в жизни мужчин такое, к сожалению, бывает. Впрочем, как и в жизни женщин. Я злился на него за то, что он, как мне казалось, уделял нам с братьями мало внимания. Это сейчас я понимаю, что Батей он был не только нам, но и всей республике…

Жесткий,
но справедливый
— Да, подростки — максималисты. Они не замечают полутонов и не готовы идти на компромиссы. С точки зрения психологии, это нормально. Сейчас, повзрослев и пере­осмыслив события вашей юности, каким вам видится отец?
— Жестким, но справедливым. Он никогда не требовал от человека больше того, чем тот мог выполнить. Батя не стеснялся советоваться и умел слушать. Я видел, как он общается с простыми людьми, и это вызывало уважение.
— Что вам запомнилось больше всего?
— Из детства — поход в театр и поездки в лес, во время которых он прятал меня от комаров. Из более зрелого возраста — последнее в его жизни 9 мая. Я тогда проходил практику в министерстве информации ДНР. После торжественных мероприятий отец решил пройтись по улице Артема. И вдруг он увидел сидящих на лавочке бабушек. Бабулечки так обрадовались появлению Бати, что не отпускали его минут 15–20. Все рассказывали о своих бедах и рассказывали. Закончилось тем, что отец вызвал на эту лавочку министров и поручил им незамедлительно решить все проблемы бабушек. А мы пошли дальше, решив заглянуть в ближайшую кофейню. Нужно было видеть лица продавцов и посетителей! Они онемели от неожиданности. Батя поздоровался и попросил налить всем шампанского, чтобы люди могли поднять фужеры за Победу. Все чокнулись, выпили, обнялись, после чего мы поехали по делам. Спустя три минуты отец остановил машину и озадаченно спросил у всех, кто находился в салоне: «А мы разве расплатились?» «Нет, — говорю, — официант даже счет не принес». Батя нахмурился и отправил охранника расплачиваться за шампанское. Бармен категорически отказывался брать деньги, охранник просто положил их на стойку и ушел.
— Как вы считаете, вы похожи на Батю?
— Наши знакомые говорят, что очень похож. Особенно взгляд и манера водить машину. В характере тоже есть сходство, хотя я и не такой упертый, как он. От мамы мне передалось умение договариваться. Отец тоже был дипломатичен, но при этом предпочитал поступать так, как считает нужным.

Черная вспышка
и морской нож
— Восемь лет назад, когда ВСУ стали бомбить донецкий аэропорт, отец был с вами?
— Нет. Он уже жил со своей второй семьей, а когда начались активные боевые действия, практически все время находился в администрации или на передовой. В момент первого интенсивного обстрела мы все были в разных местах. Мама — на работе. Бабушка забирала из школы моих младших братьев. В доме находились только мы с дедом. Я был на крыше — спускал вещи с чердака. Вдруг над головой пронеслись вертолеты и раздался взрыв. Я увидел черную вспышку, из которой вылетели три шара. Скорее всего, это были какие-то кассетные снаряды. Один попал в соседний дом. Второй врезался в стену нашего дома, а третий летел в меня, но на его пути оказалась старая вишня. Я рванул на чердак и прятался там какое-то время, закрыв уши руками. Когда стрельба немного стихла, раздался голос деда. Он кричал мне: «Сережа, ты жив?» Я быстро спустился вниз, забежал в дом и в это время начался очередной обстрел. Мы сидели с дедушкой в коридоре, потому что в комнатах находиться было опасно: там окна. Вдруг в дверь начал кто-то ломиться. Мы удивились, осторожно ее приоткрыли и увидели на пороге нашу немецкую овчарку. Обычно Мухтар всегда находился в вольере. Но бомбежка так его напугала, что он каким-то образом выломал (или перегрыз) металлические прутья и прибежал к дому. Дальше обстрел мы пережидали втроем.
К сожалению, Мухтар не дожил до мирных дней. Во время очередного налета он был смертельно ранен. В память о нем я завел другую собаку. Не овчарку, но такую же умную и преданную. Это французский бульдог по кличке Стич.
— У вас осталась какая-нибудь материальная память об отце? Вещи, фотографии, что-нибудь, что потом может передаваться детям и внукам.
— Фотографии не сохранились. Дом, в котором находились вещи и фотоальбом, был разграблен. На память о Бате у меня остался только нож для морской охоты. Его отец подарил мне в самом начале противостояния Донбасса и Украины. Тогда майданутые, как мы их называли, целыми вагонами приезжали из Киева в Донбасс, чтобы наводить ужас на местное население. На перронах их встречали донецкие ребята и запихивали обратно в поезда. Во время одной из таких стычек отец отобрал у бандитов две винтовки, металлическую биту и нож. Нож он подарил мне.

Вернуть детство
— Чем вы хотите заняться, когда вернетесь в Донецк?
— Самым главным — я хочу помогать восстанавливать республику. Для того чтобы наладить там нормальную мирную жизнь, потребуются усилия огромного количества людей. Думаю, я смогу пригодиться.
— Москва не смогла стать для вас вторым домом?
— Почему? Я очень люблю этот гостеприимный город с его сумасшедшим ритмом и душевными людьми. Он дал мне образование и поддержал в трудные минуты жизни. И я всегда буду об этом помнить. Но Донецк — особая любовь и боль. Там я провел счастливое детство и там находится могила отца. Я обязан туда вернуться.
— По роду деятельности вы общаетесь не только с военнослужащими, участвующими в спецоперации, но и с донбасскими детьми, которые сейчас находятся на территории России. О чем они вам рассказывают?
— Донбасские дети — удивительные. На их долю выпало столько испытаний, сколько не снилось и некоторым взрослым. Очень больно осознавать, что у них не было детства. Недавно мы с коллегами организовали мастер-классы и спортивные мероприятия в лагере, в котором отдыхали ребятишки из ДНР. На меня огромное впечатление произвела 16-летняя девочка, пишущая проникновенные стихи и играющая на гитаре. Я спросил у нее, кем она хочет стать. Как вы думаете, что мне ответила эта красивая талантливая девчушка? Никогда не догадаетесь. Она сказала, что хочет стать снайпером. Мне захотелось встряхнуть ее за плечи и прокричать, что она должна влюбляться, мечтать о принце на белом коне, писать стихи о неразделенной любви, обсуждать с подружками модные платья. Она должна жить, как нормальный счастливый подросток, а не грезить снайперской винтовкой.
Я был мальчишкой, мы с пацанами гоняли на велосипеде и играли в казаков-разбойников. Максимум, что у нас стреляло, — это найденная в огороде палка. А сегодняшнее поколение донбасских детей разучилось играть. И разучилось мечтать. Мне очень хочется помочь им вернуться в детство.

Ольга СЕМЕНЕЕВА.